– Меня это совершенно не касается. Пусть себе изобличает, кого считает необходимым.
Лорд Генсифер чуть склонил голову набок.
– Некто, располагающий конфиденциальной информацией обо всем, что имеет место в округе, регулярно делился ею с Бандольо. Теперь он должен разделить судьбу своего патрона.
– И вполне заслуженно.
– Позвольте мне сказать только то, что если вы припомните хоть что-нибудь, касающееся этого дела, пусть даже любой пустяк, вы можете сообщить мне об этом в любое время дня или ночи, кроме, разумеется, того дня на этой неделе, – тут лорд Генсифер соизволил добродушно хихикнуть, – на который у меня назначена свадьба с будущей леди Генсифер.
Такое заявление не могло не расшевелить профессиональное любопытство Акади.
– И кому же это суждено стать новобрачной леди Генсифер?
Лорд Генсифер полузакрыл глаза в томной задумчивости.
– Она изящна, красива и добродетельна – ей нет равных во всех этих отношениях. Она даже слишком хороша для такого как я. Я имею в виду бывшую шейлу «Танхинар» Дьюссану Дроссет. Ее отец был убит во время недавней стычки, и она обратилась ко мне за поддержкой и утешением.
– Этот день, в таком случае, доставил нам, по крайней мере, один достойный восхищения сюрприз, – сухо произнес Акади.
Лицо лорда Генсифера выразило удовлетворение услышанными словами, после чего экран погас.
В Долине тем временем воцарилось какое-то необыкновенное спокойствие. Никогда еще эта сказочная долина не казалась такой красивой. Стояла исключительно ясная погода. Прозрачный воздух, как линза из хрусталя, еще больше усиливал и без того яркие краски долины, делал их насыщенными. Более четкими стали и раздававшиеся в ней звуки, хотя и казались несколько приглушенными – возможно, те, кто находился в Долине, изрядно подугомонились и воздержались от резких или неожиданных звуков. Зажигавшиеся ночью огни были тусклыми и немногочисленными, разговоры, по сути, велись шепотом в темноте. Налет треван только подтвердил то, о чем многие уже давно догадывались – для успешного развития фаншерада его стороникам придется преодолевать довольно широкий спектр противодействующих ему сил. Наступило время решительных действий, требующее непреклонной стойкости духа! Некоторые неожиданно покинули Долину и больше их уже в ней не видели.
А на сборище треван ярость все более усиливалась и углублялась. Если кто и призывал к умеренности, то их голосов больше уже не было слышно в неистовстве барабанов, труб и нарвоунов, духовых инструментов, звуки которых обладали особой глубиной и мощностью благодаря нескольким виткам звукового канала и расширяющемуся раструбу в конце его. Ночью мужчины прыгали через костры и наносили себе ножевые раны, окропляя собственной кровью жертвенники при выполнении священных обрядов. Прибыло подкрепление – кланы треван из Дубового Урочища и Восточных пустошей. Многие были вооружены бластерами. Были откупорены и тут же распиты множество бочонков с крепчайшим самогоном особой очистки, известным под названием «рэкк», после чего воины нараспев дружно скандировали величайшие клятвы под яростный аккомпанемент нарвоунов, барабанов и гобоев.
На третье утро после ночного нападения треван в местности, где продолжалось их сосредоточение, появился наряд полиции во главе с самим шерифом Филидисом. Он порекомендовал треванам проявить благоразумие и объявил о своей решимости поддержать порядок.
Треване громкими криками выражали свое возмущение. Фаншеры посягнули на их священные земли, на Долину, где обитают их души!
Шериф Филидис повысил голос:
– Ваша озабоченность небезосновательна. Я намерен выйти с вашими претензиями к фаншерам. Тем не менее, чем бы не завершились мои переговоры с ними, вы обязаны строго придерживаться того решения, которое я вынесу. Вы согласны?
Треване встретили эти слова всеобщим молчанием.
Шериф Филидис повторил требование не противодействовать его попыткам урегулировать конфликт и снова треване не взяли на себя никаких обязательств.
– Если вы наотрез отказываетесь выполнять выдвинутые мною условия, – сказал шериф, – то будете приведены к покорности силой. Считайте, что я вас предупредил!
Полицейские забрались внутрь вертолета и отправились в Долину Зеленых Призраков, отделенную от места сборища треван холмистой грядой.
Переговоры с шерифом Филидисом проводил сам Джуниус Фарфан. Он сильно похудел, одежда теперь мешком висела на нем, лицо избороздили глубокие морщины. Шерифа Филидиса он выслушал, не перебивая, а затем холодно ответил:
– Мы здесь работаем вот уже в течение нескольких месяцев, не причиняя никому неудобств. Мы чтим могилы треван. Об осквернении их или о каком-либо ином святотатстве не может быть и речи. Им никогда не чинилось ни малейших помех при проходе в Долину Ксиан. Поведение треван совершенно нелогично, а их опасения не имеют под собой никаких постижимых разумом оснований. При всем к ним уважении нам ничего не остается другого, как отказаться покинуть нашу территорию.
Шериф Филидис, кряжистый угловатый мужчина с бледным лицом и ледяными голубыми глазами, казавшийся еще более массивным и непоколебимым вследствие сокрушительной мощи сил, представителем которых он был в Префектуре Джолани, никогда не питал особой благосклонности к упрямому непокорству.
– Так вот, – решительно заявил он. – Я уже запретил треванам нарушать порядок. Теперь я делаю аналогичное предупреждение и вам.
Джуниус Фарфан учтиво склонил голову.
– Мы никогда первыми не нападем на треван. Но мы готовы защитить себя.
Шериф Филидис фыркнул с откровенной издевкой.
– Треване – воины, все мужчины до единого. При даже малейшем попустительстве с моей стороны, они с удовольствием перережут вам всем глотки. Я настоятельно рекомендую перебраться в какое-нибудь другое место. Почему это обязательно нужно возводить свое предприятие в таком сомнительном месте?
– Эта территория была свободна, на нее никто не претендовал. Вы в состоянии обеспечить нам выделение земельного участка в другом месте?
– Естественно, нет. Только, откровенно говоря, я не усматриваю какой-либо такой уж необходимости для того, чтобы вообще затевать столь грандиозное строительство. Не проще ли разойтись по домам и прекратить склоку?
Джуниус Фарфан улыбнулся.
– Мне понятны ваши идеологические предрассудки.
– Это никакие не предрассудки, это естественное предпочтение тому, что было уже многократно опробовано в прошлом и доказало свою правильность. Это проявление самого элементарного здравого смысла.
Джуниус Фарфан только пожал плечами, понимая всю бесполезность опровергать точку зрения изначально неопровержимую. Полиция выставила патрули вдоль горных склонов.
День клонился к концу. Эвнесс принес сильную грозу. В течение часа пурпурные пряди молний прошивали погруженные в тьму склоны гор. Фаншеры повыходили из палаток подивиться на грандиозное зрелище. Треване же были потрясены до глубины души столь зловещим предзнаменованием. В соответствии с их пониманием мироустройства Урманк-Губитель Душ взобрался на тучи и выплевывал души как треван, так и триллов. Тем не менее, они выстроились в боевые порядки, приняли «рэкк», крепко обнялись и ровно в полночь выступили в поход, чтобы произвести нападение на лагерь фаншеров в сером сумраке за час до рассвета. Прячась за стволами деодаров, используя в качестве прикрытия многочисленные валуны и бугры, они проскользнули мимо полицейских с их инфракрасными биноклями и ультразвуковыми детекторами, но несмотря на всю скрытность передвижения нарвались на засаду фаншеров. Громкие крики и вопли вспороли предрассветную тишину. Серую мглу прорезали вспышки бластеров. Вступившие в рукопашную схватку противники вырисовывались причудливо фантастическими силуэтами на фоне неба. Треване сражались, цедя сквозь зубы проклятья и издавая гортанные хриплые звуки в стремлении превозмочь боль от ран. Фаншеры бились до последнего в зловещем молчании. Полицейские отчаянно кричали в репродукторы. Размахивая черно-серым полотнищем флага, символизировавшего власть правительства, они все ближе подступали к полю сражения. Треване, неожиданно осознав, с каким не ведающем пощады противником они столкнулись, дрогнули и обратились в бегство. Фаншеры пустились за ними в погоню, как неумолимые боги возмездия. Никто не обращал внимания на призывы полицейских угомониться, их ряды были смяты, вырван из их рук черно-серый флаг.