Ванг Дроссет осклабился, сверкнув белизной отличных зубов.

– Что касается стоянки, то я прошу разрешить нам остаться. Мы здесь ничему не причиняем вреда.

– В этом я не очень-то уверен. Соседство треван вызывает массу неудобств. Исчезает скот и домашняя птица, не говоря уже обо всякой утвари.

– Мы не украли у вас ни единой животины, – кротко произнес Ванг Дроссет.

– Вы только что уничтожили великолепное дерево – и только для того, чтобы было легче снимать с него орехи.

– В лесу полным-полно деревьев. Нам понадобились дрова. Не так уж велика потеря, не сомневаюсь в этом.

– Это для вас – невелика. А вы знаете, что я еще мальчиком играл на этом дереве? Вот, посмотрите. Это я поставил здесь отметину. А вот на этой развилке я соорудил шалаш, в котором даже иногда спал по ночам. Как я любил это дерево!

Ванг Дроссет слегка скривился при мысли о том, что человек может полюбить дерево. Двое его сыновей презрительно рассмеялись и, отойдя чуть в сторону, начали упражняться в метании ножей в цель.

– Дрова? – возмутился Глиннес. – В лесу навалом сушняка. Вам нужно только принести его сюда.

– Очень далекий путь для людей с больной спиной. Глиннес показал на шампур.

– Эти птицы еще даже наполовину не выросли. Они еще не вывели потомства. Мы охотимся только на трехлетнюю дичь, которую, не сомневаюсь, вы уже всю выбили и съели, как, наверное, и двухлетнюю. А после того, как вы разделаетесь с однолетками, в этом лесу больше уже не будет птицы. А вон на том блюде – земляные яблоки. Вы их повырывали целыми пучками вместе со всей корневой системой, и тем самым уничтожили весь наш будущий урожай. А еще говорите, что вы не причиняете вреда! Вы зверски обращаетесь с почвой. Ее плодородие не восстановится и через десять лет. Сворачивайте палатки, грузите свои фуры и уходите. [11]

– Ваши слова звучат невежливо, сквайр Халден, – смиренно произнес Ванг.

– А разве выбирают выражения, когда отстаивают сохранность своей собственности? – спросил Глиннес. – Нет, конечно же. Вы слишком многое от меня требуете.

Ванг Дроссет отвернулся, прямо-таки шипя от злости, и стал смотреть куда-то вдаль. Эшмор и Харвинг теперь упражнялись еще в одном поразительном треванском искусстве, демонстрации которого Глиннесу никогда раньше не доводилось быть свидетелем. Они расположились на удалении примерно в десяток метров друг от друга, и каждый из них бросал по очереди нож в голову другого. Тот, в голову которого целился напарник, неуловимым взмахом своего ножа отбрасывал брошенный в его сторону нож и притом столь удивительным образом, что он, быстро вращаясь, взлетал высоко в воздух.

– Треване могут быть не только добрыми друзьями, но и заклятыми противниками, – тихо произнес Ванг Дроссет.

– Вы, наверное, слышали поговорку: «Хорошие треване живут восточнее Занзамара», [12] – ответил ему Глиннес.

– Неужели мы на самом деле такие плохие, как вам кажется? – спросил Ванг Дроссет елейно-вкрадчивым голосом. – Ведь наше присутствие на острове делает жизнь на нем более приятною! Мы будем играть чудесные мелодии на ваших праздниках, тешить ваши взоры замечательными танцами с ножами…

Он взмахом руки показал на своих сыновей, которые, высоко подпрыгивая и дергаясь всем телом, так быстро размахивали своими ножами, что они образовывали ярко сверкающие дуги.

То ли случайно, то ли в шутку, а может быть, и из жажды крови иноплеменника, но один из ножей оказался брошен прямо в голову Глиннеса. Ванг Дроссет издал хриплый нечленораздельный звук – может быть, пытаясь предупредить Глиннеса, а может быть, ликуя в душе. Глиннес же, давно уже предчувствуя недоброе, быстро пригнулся, и нож воткнулся в цель у него за спиной. Взметнулся его пистолет и исторг сноп синей плазмы. Один из концов шампура вспыхнул, и птичьи тушки попадали в уголья костра.

Из палатки стрелою вылетела Дьюссана, в глазах ее пылал огонь такой же безжалостный, как и плазма пистолета. Она схватила шампур и, не обращая внимания на то, что он обжигал ей руку, принялась сбрасывать с него дымящиеся тушки на землю, не переставая ни на мгновенье выкрикивать ругательства и проклятья.

– Подлый уруш, [13] ты погубил наш ужин. Чтоб у тебя на языке выросла борода. Убирайся отсюда прочь со всеми своими потрохами, пока ноги целы. Мы тебя раскусили, фаншер ты этакий! Тебя сюда пригнал спэг, [14] от которого ума у тебя стало еще меньше, чем у такого бугая, как твой старший братец. А таких, как он, совсем немного…

Ванг Дроссет поднял сжатую в кулак ладонь. Девушка примолкла и принялась со злостью счищать землю с птичьих тушек. Когда Ванг Дроссет снова повернулся к Глиннесу, злорадная улыбка играла на его лице.

– Это очень недружественный поступок, – сказал он. – Вам не по душе наши забавы с ножами?

– Особого восторга не испытываю, – ответил Глиннес, после чего извлек свой собственный новый нож и, вытащив из цели треванский нож, снял с его лезвия стружку столь же легко, будто это был ивовый прутик. Дроссеты, как завороженные, следили за его действиями. Он же спрятал свой чудо-нож в чехол.

– Общедоступные земли всего лишь в миле отсюда, на левом берегу рукава Илфиш, – произнес Глиннес. – Если вы разобьете стоянку там, то это не вызовет чьего-либо неудовольствия.

– Как раз оттуда мы сюда и перебрались, – вскричала Дьюссана. – Нас пригласил спэг Шира. Вам этого разве недостаточно?

Глиннес никак не мог постичь причин для такой щедрости Ширы.

– Я считал, что это сделал путешествовавший с вами Глэй.

Ванг Дроссет снова подал знак девушке. Она резко развернулась и понесла птичьи тушки к кухонному столику.

– Завтра мы уходим отсюда, – уныло и вместе с тем зловеще произнес Ванг Дроссет. – Все равно нам никуда не деться от «форлоственны». [15] Мы всегда готовы тронуться в путь.

– Возможно, вы еще прихватите с собою и Глэя, – сказал Глиннес. – В нем тоже сидит «форлоственна». Ванг Дроссет сплюнул на землю.

– Он теперь целиком поглощен «фаншерадом». Мы ему теперь не ровня.

– Как и вы тоже, – пробурчал Харвинг.

Фаншерад? Слово это для него ничего не значило, но не обращаться же за разъяснениями к Дроссетам! Он попрощался с ними и пошел прочь. Когда он пересекал поле, шесть пар глаз жалили его спину. С сердца у него отлегло только после того, как он вышел за пределы дальности метания ножей.

Глава 5

Эвнесс – так называют в Шхерах тот скупой на свет час, что непосредственно предшествует заходу солнца. Это время тихой печали, когда блекнет все многоцветье природы, а дали просматриваются только в той мере, какую позволяет все более сгущающаяся туманная дымка, постепенно обволакивающая весь мир Шхер. Эвнесс, подобно заре, не очень-то приходящееся по нраву время для триллов. Не таков у них темперамент, чтобы с удовольствием предаваться грустным мечтаниям.

Возвратясь в дом, Глиннес никого в нем не застал. Глэй и Марча куда-то ушли, и отсутствие их повергло Глиннеса в тоскливое состояние. Он вышел на веранду и стал смотреть на палатки Дроссетов, все более склоняясь к тому, чтобы пригласить их на прощальный ужин – имея в виду, в основном, Дьюссану, девушку, несомненно, обворожительную, несмотря даже на крутой ее нрав и все остальное. Глиннес представил себе, как она могла бы выглядеть, будучи в хорошем настроении… Дьюсанна одним своим присутствием развеяла бы все его печали… До чего же нелепая мысль! Ванг Дроссет вырежет из его груди сердце при малейшем же подозрении.

Глиннес снова вернулся внутрь дома и налил себе вина. Затем открыл кладовку и задумался, рассматривая ее скудное содержимое. Куда подевалось то изобилие, которое запомнилось ему с прежних добрых времен!.. Послышался рокот движка и плеск разрезаемой носом моторки воды. Выйдя на веранду, Глиннес увидел приближающуюся к острову лодку. Но за рулем он увидел вопреки своим ожиданиям не Марчу, а худого длиннорукого мужчину с узкими плечами и острыми локтями, в темно-коричневом бархатном костюме с синей отделкой, пошитом по моде, которой старались придерживаться аристократы. Редкие коричневые волосы его свисали почти до самых плеч, невыразительное, даже кроткое лицо оживляли лукавые глаза ц ироничный изгиб рта. В этом мужчине Глиннес узнал Джано Акади-ментора, который запомнился ему говорливым весельчаком, хотя временами бывавшим язвительным и даже способным на злые колкости, но умевшим из любого трудного положения выпутаться с помощью кстати вставленной поговорки, туманного намека или глубокомысленного высказывания, что на многих производило глубокое впечатление, но раздражало Джата Халдена.